Неточные совпадения
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским
берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами;
нападали в пятьдесят челнов в ряд
на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху
на своем веку.
Мужчины и женщины, дети впопыхах мчались к
берегу, кто в чем был; жители перекликались со двора в двор, наскакивали друг
на друга, вопили и
падали; скоро у воды образовалась толпа, и в эту толпу стремительно вбежала Ассоль.
Потом он слепо шел правым
берегом Мойки к Певческому мосту, видел, как
на мост, забитый людями, ворвались пятеро драгун, как засверкали их шашки, двое из пятерых, сорванные с лошадей, исчезли в черном месиве, толстая лошадь вырвалась
на правую сторону реки, люди стали швырять в нее комьями снега, а она топталась
на месте, встряхивая головой; с морды ее
падала пена.
Последние два дня дул крепкий, штормовой ветер; наконец он утих и позволил нам зайти за рифы,
на рейд. Это было сделано с рассветом; я
спал и ничего не видал. Я вышел
на палубу, и
берег представился мне вдруг, как уже оконченная, полная картина, прихотливо изрезанный красивыми линиями, со всеми своими очаровательными подробностями, в красках, в блеске.
Так и есть, как я думал: Шанхай заперт, в него нельзя
попасть: инсургенты не пускают. Они дрались с войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть в полутораста верстах от китайского
берега и не побывать
на нем. О войне с Турцией тоже не решено, вместе с этим не решено, останемся ли мы здесь еще месяц, как прежде хотели, или сейчас пойдем в Японию, несмотря
на то, что у нас нет сухарей.
«Что ты станешь там делать?» — «А вон
на ту гору охота влезть!» Ступив
на берег, мы
попали в толпу малайцев, негров и африканцев, как называют себя белые, родившиеся в Африке.
Берег темен; но вдруг луч
падал на какой-нибудь клочок, покрытый свежим всходом, и как ярко зеленел этот клочок!
— И точно я рад: теперь
на карту хоть не гляди, по ночам можно
спать: камней, банок,
берегов — долго не дождемся».
Я не пошел к ним, а отправился по
берегу моря, по отмели, влез
на холм, пробрался в грот, где расположились бивуаком матросы с наших судов, потом посетил в лесу нашу идиллию: матрос Кормчин
пас там овец.
А кто знает имена многих и многих титулярных и надворных советников, коллежских асессоров, поручиков и майоров, которые каждый год ездят в непроходимые пустыни, к
берегам Ледовитого моря,
спят при 40˚ мороза
на снегу — и все это по казенной надобности?
«
На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто
спят: ни малейшего движения
на них;
на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Вслед за ними посетил нас английский генерал-губернатор (governor of the strait — губернатор пролива, то есть гонконгский), он же и полномочный от Англии в Китае. Зовут его сэр Бонэм (sir Bonham). Ему отданы были те же почести, какими он встретил нашего адмирала
на берегу: играла музыка,
палили из пушек.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы
берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели
на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг
на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет
спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
На берегу замечаются только одни дни, а в море, в качке,
спишь не когда хочешь, а когда можешь.
Вечер так и прошел; мы были вместо десяти уже в шестнадцати милях от
берега. «Ну, завтра чем свет войдем», — говорили мы, ложась
спать. «Что нового?» — спросил я опять, проснувшись утром, Фаддеева. «Васька жаворонка съел», — сказал он. «Что ты, где ж он взял?» — «Поймал
на сетках». — «Ну что ж не отняли?» — «Ушел в ростры, не могли отыскать». — «Жаль! Ну а еще что?» — «Еще — ничего». — «Как ничего: а
на якорь становиться?» — «Куда те становиться: ишь какая погода! со шканцев
на бак не видать».
Но в Аяне, по молодости лет его, не завелось гостиницы, и потому путешественники, походив по
берегу, купив что надобно, возвращаются обыкновенно
спать на корабль. Я посмотрел в недоумении
на барона Крюднера, он
на Афанасья, Афанасий
на Тимофея, потом поглядели
на князя Оболенского, тот
на Тихменева, а этот
на кучера Ивана Григорьева, которого князь Оболенский привез с собою
на фрегате «Диана», кругом Америки.
С последним лучом солнца по высотам загорелись огни и нитями опоясали вершины холмов, унизали
берега — словом, нельзя было нарочно зажечь иллюминации великолепнее в честь гостей, какую японцы зажгли из страха, что вот сейчас, того гляди, гости
нападут на них.
Я писал вам, как мы, гонимые бурным ветром, дрожа от северного холода, пробежали мимо
берегов Европы, как в первый раз
пал на нас у подошвы гор Мадеры ласковый луч солнца и, после угрюмого, серо-свинцового неба и такого же моря, заплескали голубые волны, засияли синие небеса, как мы жадно бросились к
берегу погреться горячим дыханием земли, как упивались за версту повеявшим с
берега благоуханием цветов.
— Какая благодать! — твердил я, ложась, как
на берегу, дома,
на неподвижную постель. — Завозите себе там верпы, а я усну, как давно не
спал!
Бледная зелень ярко блеснула
на минуту, лучи покинули ее и осветили гору, потом
пали на город, а гора уже потемнела; лучи заглядывали в каждую впадину, ласкали крутизны, которые, вслед за тем, темнели, потом облили блеском разом три небольшие холма, налево от Нагасаки, и, наконец, по всему
берегу хлынул свет, как золото.
По крайней мере со мной, а с вами, конечно, и подавно, всегда так было: когда фальшивые и ненормальные явления и ощущения освобождали душу хоть
на время от своего ига, когда глаза, привыкшие к стройности улиц и зданий,
на минуту, случайно,
падали на первый болотный луг,
на крутой обрыв
берега, всматривались в чащу соснового леса с песчаной почвой, — как полюбишь каждую кочку, песчаный косогор и поросшую мелким кустарником рытвину!
Какой-то старый купец хотел прыгнуть к нам
на плот, когда этот отвалил уже от
берега, но не
попал и бухнулся в воду, к общему удовольствию собравшейся
на берегу публики.
Как же: в то время, когда от землетрясения
падали города и селения, валились скалы, гибли дома и люди
на берегу, фрегат все держался и из пятисот человек погиб один!
«Да неужели есть
берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь
на земле, ходил твердой ногой,
спал в постели, мылся пресной водой, ел четыре-пять блюд, и все в разных тарелках, читал, писал
на столе, который не пляшет?
Множество возвращающегося с работы простого народа толпилось
на пристани, ожидая очереди
попасть на паром, перевозивший
на другую сторону, где первая кидалась в глаза куча навозу, грязный
берег, две-три грязные хижины, два-три тощие дерева и за всем этим — вспаханные поля.
Вместе с нею
попали еще две небольшие рыбки: огуречник — род корюшки с темными пятнами по бокам и
на спине (это было очень странно, потому что идет она вдоль
берега моря и никогда не заходит в реки) и колюшка — обитательница заводей и слепых рукавов, вероятно снесенная к устью быстрым течением реки.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что
на небе видна «звезда с хвостом».
Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только
на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную часть
берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть.
На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
Наконец стало светать. Вспыхнувшую было
на востоке зарю тотчас опять заволокло тучами. Теперь уже все было видно: тропу, кусты, камни,
берег залива, чью-то опрокинутую вверх дном лодку. Под нею
спал китаец. Я разбудил его и попросил подвезти нас к миноносцу.
На судах еще кое-где горели огни. У трапа меня встретил вахтенный начальник. Я извинился за беспокойство, затем пошел к себе в каюту, разделся и лег в постель.
После этого мы дружно взялись за топоры. Подрубленная ель покачнулась. Еще маленькое усилие — и она стала
падать в воду. В это время Чжан Бао и Чан Лин схватили концы ремней и закрутили их за пень. Течение тотчас же начало отклонять ель к порогу, она стала описывать кривую от середины реки к
берегу, и в тот момент, когда вершина проходила мимо Дерсу, он ухватился за хвою руками. Затем я подал ему палку, и мы без труда вытащили его
на берег.
Смеялся и сам Дерсу тому, как Чан Лин
упал в воду; посмеялся и надо мною, как я очутился
на берегу, сам того не помня, и т.д. Вслед за тем мы принялись собирать разбросанные вещи.
Бивак наш был не из числа удачных: холодный резкий ветер всю ночь дул с запада по долине, как в трубу. Пришлось спрятаться за вал к морю. В палатке было дымно, а снаружи холодно. После ужина все поспешили лечь
спать, но я не мог уснуть — все прислушивался к шуму прибоя и думал о судьбе, забросившей меня
на берег Великого океана.
Как только мы вышли
на берег, сразу
попали на тропу.
У корейцев в фанзе было так много клопов, что сам хозяин вынужден был
спать снаружи, а во время дождя прятался в сарайчик, сложенный из тонкого накатника. Узнав об этом, мы отошли от фанзы еще с километр и стали биваком
на берегу реки.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного
берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные
на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись
спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных
на волю.
— Посмотри, посмотри! — быстро говорила она, — она здесь! она
на берегу играет в хороводе между моими девушками и греется
на месяце. Но она лукава и хитра. Она приняла
на себя вид утопленницы; но я знаю, но я слышу, что она здесь. Мне тяжело, мне душно от ней. Я не могу чрез нее плавать легко и вольно, как рыба. Я тону и
падаю на дно, как ключ. Отыщи ее, парубок!
Там нагнулася, покачнулася,
Опрокинула, ведьма, легок челн,
Муж-от якорем
на дно пошел,
А она поплыла скоро к
берегу,
Доплыла,
пала на землю
И завыла бабьи жалобы,
Стала горе лживое оказывать.
Лежит он в
пади, которая и теперь носит японское название Хахка-Томари, и с моря видна только одна его главная улица, и кажется издали, что мостовая и два ряда домов круто спускаются вниз по
берегу; но это только в перспективе,
на самом же деле подъем не так крут.
В первое время японцы имели свои фактории только
на берегу Анивы и в Мауке, и главный их пункт находился в
пади Кусун-Котан, где теперь живет японский консул.
Мне даже страшно смотреть
на необъятную массу воды, так самовластно отделяющую меня от противоположного
берега, через которую без опасности нельзя иногда и
попасть на другую сторону.
Ствол был заряжен рябчиковою дробью: одна дробинка повредила правое крыло у корня двух последних перьев; бекас пошел книзу и
упал на отлет, сажен за сто
на противоположном
берегу реки, и быстро побежал по стеклянному насту, подпрыгивая и подлетывая…
Едва успеет утка, измятая любовными ласками, оправиться, отряхнуться, выйти
на берег, как новый припадок сладострастия
нападает на селезня, он вновь совокупляется со своею супругой, и это повторяется несколько раз в продолжение одного часа.
В полдень гуси также
спят, сидя
на берегу, и менее наблюдают осторожности; притом дневной шум, происходящий от всей живущей твари, мешает сторожевому гусю услышать шорох приближающегося охотника: всего лучше подъезжать
на лодке, если это удобно.
Нельзя предположить, чтобы каждая перепелка отдельно летела прямо
на берег моря за многие тысячи верст, и потому некоторые охотники думают, что они собираются в станицы и совершают свое воздушное путешествие по ночам, а день проводят где случится, рассыпавшись врознь, для приисканья корма, по той местности,
на какую
попадут.
Парень им говорил: — Перестаньте плакать, перестаньте рвать мое сердце. Зовет нас государь
на службу.
На меня
пал жеребей. Воля божия. Кому не умирать, тот жив будет. Авось-либо я с полком к вам приду. Авось-либо дослужуся до чина. Не крушися, моя матушка родимая.
Береги для меня Прасковьюшку. — Рекрута сего отдавали из экономического селения.
Я тебе, читатель, позабыл сказать, что парнасский судья, с которым я в Твери обедал в трактире, мне сделал подарок. Голова его над многим чем испытывала свои силы. Сколь опыты его были удачны, коли хочешь, суди сам; а мне скажи
на ушко, каково тебе покажется. Если, читая, тебе захочется
спать, то сложи книгу и усни.
Береги ее для бессонницы.
Солнце
палило немилосердно и так нагревало камни
на берегу, что от прикосновения к ним обнаженной рукой получалось впечатление ожога.
Время было весеннее. Лодка шла вдоль
берега и
попадала то в полосы прохладного морского воздуха, то в струи теплого, слегка сыроватого ветерка, дующего с материка. Яркое июньское солнце обильно изливало
на землю теплые и живительные лучи свои, но по примятой прошлогодней траве, по сырости и полному отсутствию листвы
на деревьях видно было, что земля только что освободилась от белоснежного покрова и еще не успела просохнуть как следует.
Если идти из Кержацкого конца по заводской плотине, то
на другом
берегу пруда вы
попадали прямо в заводскую контору.
Обратно Ганна прошла
берегом Култыма и
напала на след по мокрой траве, который вел к ним
на покос.
Зимой из Кержацкого конца
на заимку дорога шла через Крутяш, но теперь Березайка еще не замерзла, а лубочные пошевни Таисьи должны были объехать заводскою плотиной, повернуть мимо заводской конторы и таким образом уже
попасть на правый
берег.